"После выступления адвокатов в пятницу и понедельник, я уже думал: "Как более ярко можно было показать нелепость дела? Не просто выдуманность его, а какую-то корявую, неумелую выдуманность?" А вчера я слушал последнее слово Данилы, слушал, находясь в паре метров от клетки. Встать, протянуть руку - и схватишься за прутья.
И я понял, чего они боятся. После речи многие подходили к Илье Владиславовичу и говорили: "Спасибо вам за сына". Но это _мы_ были благодарны. А я могу представить, что тогда, в декабре одиннадцатого и в марте двенадцатого увидели на допросах эшники и другие люди из политической полиции.
Навальный произнес великолепное последнее слово в Кирове. Но речь Данилы была как-то весомее. Как десять лет строгого весомее пяти общего.
Я, выходя из суда, подумал, что даже если ничего не подействует и Данила встретит новый год не здесь, с нами, на свободе (и может быть, не этот один новый год), все равно он оставил нам всем что-то важное.
Навальный перед отъездом в Киров на объявление приговора написал пост, в котором были слова: "Если вы читаете это, вы и есть сопротивление".
Когда я слушал речь Данилы, я почувствовал именно это: мы, сидящие в зале, слушающие ее сейчас и те, кто услышит ее в записи - мы и есть сопротивление.
... Какой-то американский журналист, писавший о кировском деле Навального, заметил, что в России, конечно, чудовищная традиция показательных процессов над противниками власти, но зато и великолепная литературная традиция речей подсудимых. Не знаю, подтвердит ли приговор Константинову первую традицию, сам же Константинов своим последним словом подтвердил вторую.
Он начал речь как судебную и постепенно перевел ее в политическую...
Я до вчерашнего дня думал, что защищая Константинова, мы защищаем себя и своих близких - любого человека, на которого могут обратить внимание те люди, что почти два года держат Константинова за решеткой. Вчера, слушая эту речь, я понял, что защищая Константинова, мы защищаем право под давлением и за решеткой оставаться человеком. Право не превращаться в слякоть".