Мать обычно вспоминала, как их эшелон, на котором ее ребенком увозили из Ленинграда в эвакуацию, попал под бомбежку.
Как страшно гудели "Юнкерсы" и грохотали бомбы, как они бежали сломя голову в ближайший овраг и лежали там, зарывшись головой в бурьян.
Отец - ребенком переживший первый страшный год блокады и эвакуированный зимой 42-го по льду Ладожского озера, войну не вспоминал, только морщился и много курил.
Дед сурово хмурил кустистые брови и поднимал рюмку специально припасенного для такого случая коньяку.
-- За тех, кто не вернулся! - это был первый тост, пили не чокаясь.
А уж потом:
-- За победу!
Наград своих дед никогда не надевал, считал, что не достоин. Он, будучи с детства инвалидом, на фронт не попал, проработал всю войну главным конструктором военного завода и немного стеснялся этого.
Тетя Клава - сестра бабушки, дошедшая до Берлина военным переводчиком, наград обычно тоже не надевала, разве только на встречи с однополчанами, и никогда не рассказывала о войне. От вопросов отмахивалась, закуривая очередную папиросу, вздыхала и прищуривала глаза, вспоминая что-то тяжелое и неподходящее для малолеток. Всю оставшуюся долгую жизнь она прожила в коммуналке.
Но 9 мая в семье отмечали всегда, как день окончания кошмара, который никогда не должен повториться.
Вот и я завтра подниму рюмку за тех, кто не вернулся, за тех кто ушел, за своих близких и далеких - не чокаясь.
И вторую, чтоб никогда не повторилось.
